Надоумил меня написать этот пост комментарий одного "бойца невидимого фронта" на Ютюбе. Скриншот ниже...
Поэтому вся "прогрессивная либеральная общественность", рефлексирующая на слова Достоевского о "слезе ребенка", кинулась аппелировать в "доказательной базе" непосредственного участника войны Никулина, мол, "информация из первых рук, не подкопаешься"...
Для начала приведу информацию об авторе.
Николай Николаевич Никулин (7 апреля 1923, село Погорелка Мологского уезда Ярославской губернии — 19 марта 2009, Санкт-Петербург) — российский и советский искусствовед, ведущий научный сотрудник Эрмитажа, член Учёного совета Эрмитажа, специалист по живописи Северного Возрождения.В 1941 году окончил десятилетку. В ноябре того же года добровольцем ушёл на фронт. Рядовой 883-го корпусного артиллерийского полка (позднее — 13-й гвардейский), закончил войну в звании сержанта. Прошёл всю войну, получил четыре лёгких ранения и одну контузию.
Исходя из биографии, которая приведена в "википедии", человек, вне сомнений, достоин уважения.
Ну и теперь процитирую одну главку его книги. Важное выделив.
ВОЕННЫЕ БУДНИ
Новелла I. Как становятся героями
В декабре 1941 года в Н-ском подразделении Волховского фронта не было солдата хуже меня. Обовшивевший, опухший, грязный дистрофик, я не мог как следует работать, не имел ни бодрости, ни выправки. Моя жалкая фигура выражала лишь унылое отчаяние. Собратья по оружию либо молча неодобрительно сопели и отворачивались от меня, либо выражали свои чувства крепким матом: "Вот навязался недоносок на нашу шею!" В довершение всего высокое начальство застало меня за прекрасным занятием: откопав в снегу дохлого мерина, я вырубал бифштексы из его мерзлой ляжки. Взмах тяжелым топором, удар -- ух! -- с придыханием, а потом минута отдыха. Рот открыт, глаза выпучены, изо рта и ноздрей -- пар. Мороз был крепкий. А потом опять: ух! Ах! Ух! Ах!Поднимаю глаза, а на меня глядит с омерзением сытый, румяный, в белоснежном полушубке, наш комиссар. Он даже не снизошел до разговора со мной, не ругался, не кричал, а прямо пошел в штаб и по телефону взгрел моего непосредственного начальника за развал в подразделении, за низкий морально-политический уровень и т. д. и т. п.
Мой непосредственный начальник сидел в то время в доте недалеко от немецких позиций, километрах в двух-трех от нашей деревни. У него был свой метод воспитания подчиненных. Провинившихся он вызывал к себе, и делал это ночью, чтобы лучше почувствовали свою вину, пробежавшись по морозцу, часто под обстрелом, к нему на наблюдательный пункт.
Меня разбудили часа в три утра и передали приказ отправляться за получением "овцы" (ценных указаний, то есть головомойки).
-- А как туда идти? -- спросил я, еще не совсем проснувшись.
-- Метров триста вперед, там будет раздвоенная береза со сбитой макушкой, потом большая воронка, свернешь налево, потом прямо и через полчаса увидишь холм. Это и есть наш дот. А лучше иди по телефонному проводу. Не заблудишься. Да смотри осторожней, не напорись на немцев!
И я отправился. Береза оказалась значительно дальше и ствол ее почему-то разделялся вверху не на два, а на три больших сука. Воронок было повсюду множество, а телефонный провод куда-то исчез. Короче говоря, я сразу заблудился и потерял все ориентиры. Решил все же идти вперед в надежде наткнуться на наш дот. Ночь была не очень темная, то и дело из-за туч выглядывала луна. Изредка бледным светом вспыхивали немецкие осветительные ракеты. Я шел через редкие кустарники по целине, то проваливаясь в снег почти по пояс, то по голым полянам, где гулял ветер, качая торчавшие из сугробов высохшие стебельки травы. Дорожка следов тянулась за мной. Откуда-то периодически бил немецкий пулемет, и разноцветные трассирующие пули летели, словно стайки птиц, одна за другой. Иногда они свистели совсем рядом, задевая за травинку и с треском разрывались, вспыхивая, как бенгальские огни. Это было бы очень красиво, если бы мое сердце не сжималось от лютого страха. Я шел уже больше часа, сам не зная куда. Немецкие ракеты и выстрелы остались позади. Где я? Сплошной линии фронта в это время не было. Шло наступление, немцы сидели в опорных пунктах, а промежутки между ними контролировались подвижными отрядами -- патрулями, или вовсе не охранялись.
"Пройду еще метров сто, -- решил я, -- и буду возвращаться, пусть лучше накажут, чем попадать в плен!"...
На пути моем возникли густые кусты, продираться через них было трудно, пришлось снять с плеча винтовку, чтобы не цеплялась за ветви. Держа ее штыком вперед, я вылез, наконец, на возвышенность, где оказалась протоптанная тропинка. Вид у меня был чудовищный: прожженная шинель, грязная ушанка, туго завязанная под подбородком, разнокалиберные, штопаные-перештопаные валенки... Я был похож на чучело, запорошенное снегом. И вдруг при вспышке ракеты я обнаружил перед собою на тропинке другое чучело, еще более диковинное. То был немец, перевязанный поверх каски бабьим шерстяным платком. За плечами у него висел термос, в руках он тащил мешок и несколько фляг. Автомат висел на шее, но, чтобы его снять, понадобилось бы немало времени. Последовала немая сцена. Оба мы оцепенели от ужаса, оба вытаращили глаза и отшатнулись друг от друга. Больше всего мне хотелось убежать, спрятаться. Инстинктивно я выставил перед собою винтовку, даже забыв, что держу оружие.
И вдруг мой фриц, бросив на снег фляги, потянул руки вверх. Губы его задергались, он захныкал, и пар стал судорожно вырываться из его ноздрей сквозь замерзшие, заиндевевшие сопли.
Дальше все было как во сне. Я прижал палец к губам и показал немцу на свои следы в кустах: "Иди, мол, туда, вперед!" Немец поднял свои мешки и фляги и двинулся, хлюпая носом, по сугробам. Растерявшись, я даже не отнял у него автомат. Часа полтора, отдуваясь и спотыкаясь, брели мы по моим следам, которые, слава Богу, не замело, и уже на рассвете притащились в деревню, где ночевала наша часть.
Велико было изумление моих однополчан, которые получили приказ разыскивать меня.
Немца разоружили, сняли с него термос, а я тем временем пытался чистосердечно объяснить все происшедшее старшине:
-- "Заблудился!.."
-- "Отставить!" -- сказал старшина, окинув меня острым, всепонимающим взглядом. "Отдыхайте, обедайте!"
Мы разлили по котелкам вкуснейший немецкий гороховый суп с салом, горячий и ароматный, поделили галеты и принялись за еду. Какое блаженство!
А старшина между тем докладывал начальству по телефону: "Товарищ полковник! Наше подразделение вошло в контакт с противником. После перестрелки немцы отошли. Наш радист взял пленного... Так точно, пленного!"
Полковник велел немедленно доставить фрица в штаб. Я все же настоял, чтобы моему бедному приятелю, жалкому и вшивому, дали полный котелок горячего супа, и это самое приятное, что осталось в моей памяти от всего трагикомического эпизода. Да и фриц, если он пережил плен, должен был сохранить хорошие чувства ко мне: ведь война для него кончилась.
Оказалось, что, заблудившись, я забрел на тропу, по которой подносили боеприпасы и пищу в большой немецкий дот. Но почему немец шел в одиночку? Почему не было патрулей?.. Неисповедимы судьбы человеческие! Оказалось также, что уже несколько дней наше командование безуспешно пыталось получить пленного -- "языка". Совершали подвиги в тылу врага профессиональные разведчики, гибли специальные отряды, посланные за "языком", а пленного добыть никак не удавалось. Сам командарм Иван Иванович Федюнинский матюкал за это подчиненных так, что лопались телефонные аппараты. Начальство не знало, что делать. И вдруг, нежданно-негаданно, я разрешил эти тяжелые проблемы... Так вот как, оказывается, становятся героями! О моей провинности не вспоминали. Я был прощен.
----------------------------------------
Н. Н. Никулин воевал. Ушел добровольцем. Таким виделась ему война. Таким он был на войне. Таким виделись ему комиссары...
Я лишь повторю три его фразы:
Обовшивевший, опухший, грязный дистрофик, я не мог как следует работать, не имел ни бодрости, ни выправки. Моя жалкая фигура выражала лишь унылое отчаяние.
...откопав в снегу дохлого мерина, я вырубал бифштексы из его мерзлой ляжки.
Поднимаю глаза, а на меня глядит с омерзением сытый, румяный, в белоснежном полушубке, наш комиссар. Он даже не снизошел до разговора со мной, не ругался, не кричал, а прямо пошел в штаб и по телефону взгрел моего непосредственного начальника за развал в подразделении, за низкий морально-политический уровень и т. д. и т. п.
Кто служил в армии на офицерских должностях или командовал солдатами хотя бы будучи сержантом, тот сможет понять то, что написал автор.
Ничего против этого сказать не могу. Автор ВИДЕЛ это таким. Автор БЫЛ таким. Автор, в отличие от меня, воевал в этой войне.
Однако, сделаю два замечания.
1. Если бы солдат съел кусочек "дохлого мерина", он был бы покойник. Что такое "трупный яд", полагаю, все знают. Задача любого командира - забота о здоровье боевой единицы подразделения. Задача и командлира и политработника - моральный облик и боевая подготовка бойца. Если бы все были такими бойцами, то такая армия не выстояла бы в этой войне.
2. Всякий командир не должен в управлении "приседать" ниже своих подчиненных. И то, что комиссар дал нагоняй непосредственному начальнику солдата, пытавшегося съесть мясо дохлого мерина, ничего удивительного или предосудительного нет. Комиссар прав. Таковы жесткие, а для рядовых кажущиеся и жестокими, правила поведения в управлении. Но они таковы. И это по объективным причинам, а вовсе не из-за бесчувственности командиров. Рассматривать причины этого я не буду.
Остается момент, связанный с тем, что информация подана на контрасте: сытый, румяный, в белоснежном полушубке, наш комиссар и " жалкая фигура выражала лишь унылое отчаяние"... Да... ни дать, ни взять... Вполне возможно, что и такое на войне было.
Однако приведу несколько иную историю, связанную с моим выдающимся земляком, тоже бывавшим и в должности комиссара... И даже фамилия такая есть у меня в роду... Более того, мой отец очень похож внешне на героя следующего рассказа... Удивительное случайное совпадение...
Давно хотел о нем рассказать, да все не было случая, а тут он появился. В канун даты начала самой кровавой войны в истории человечества...
----------------------------------------
Цымбал Андрей Калинович – командир 6-го батальона 3-го полка 1-й Украинской партизанской дивизии имени С.А.Ковпака, старший лейтенант.Родился 13 декабря 1916 года в селе Таборище, ныне в черте города Светловодск Кировоградской области (Украина) в семье крестьянина. Украинец. Образование начальное. С 8 лет начал батрачить. Работал бригадиром в колхозе.
В Красной Армии с 1937 года. Служил в пограничных войсках на польской, литовской и румынской границах. Под конец службы Цымбал был переведён в десантники, в 5-ю воздушно-десантную бригаду полковника Родимцева.
На фронте в Великую Отечественную войну с июня 1941 года. В сентябре 1941 года в районе города Прилуки Черниговской области в числе группы десантников-разведчиков попал в окружение. Выходя их окружения, группа решила укрыться на ночь в Путивльском лесу. Ранним утром группа Цымбала на лесной тропе схватила старика, старосту соседней деревни, о котором слышали от местных жителей. Но «старостой», которого Цымбал чуть не пристрелил, оказался С.А.Ковпак.
В партизанском отряде Цымбал был назначен помощником командира 2-й роты. Участвовал во всех операциях, проводимых отрядом.
1 апреля 1942 года при штурме ковпаковцами деревни Жихов на Брянщине, в которой расквартировался батальон гитлеровцев, Цымбал скрытно захватил здание школы, в которой располагался штаб батальона, и «покрошил» 2/3 этого батальона спящими. Были захвачены большие трофеи.В мае 1942 года Цымбал участвовал в захвате ковпаковцами 5 гарнизонов и целого города Путивля. Гитлеровцы бросили на Путивль около 2 пехотных дивизий, усиленных самолётами, танками, артиллерией. Весь июнь 1942 года партизаны с боями маневрировали, уходя из-под удара и, наконец, ушли в Новослободский лес. Здесь в течение недели они вывели из строя железную дорогу Конотоп – Ворожба.
5 июля 1942 года гитлеровцы окружили основные силы отряда и кое-где потеснили их. В этот критический момент разведка донесла, что вражеский батальон скрытно пробирается к штабу, обозу, раненым отряда. На пути батальона была только 2-я рота.
Андрей Цымбал взял на себя правый фланг обороны, рядом с дорогой. Он дал первую автоматную очередь, после которой лес загудел, застонал. Вражеская колонна так и осталась на дороге, не успев изготовиться к бою. Было насчитано 250 трупов гитлеровских солдат и офицеров ! 7 июля путивляне вырвались из вражеского кольца.
5 октября 1942 года в бою за хутор Лукашенков погиб командир 2-й роты И.И.Замула. С этого дня командиром 2-й роты стал Андрей Цымбал.
В ноябре 1942 года партизанское соединение Ковпака ушло в Полесье в свой первый рейд. Оно получило задачу вывести из строя железнодорожный узел Сарны. Было решено подорвать железную дорогу одновременно сразу с 4 сторон. 2-й роте Цымбала «достался» самый дальний и наиболее надёжно охраняемый мост через реку Горынь у станции Антоновка. Немцы опоясали мост спиралью «Бруно» и колючей проволокой, построили дзоты с пулемётами.
Ночью 5 декабря 1942 года 10 партизан во главе с А.Цымбалом прямо по льду реки в белых масхалатах незаметно подкрались к мосту, сняли часовых и подвесили ящики с толом. Раздался страшной силы взрыв, разнёсший вдребезги не только мост, но и бункера, в которых размещалась охрана. В этот же час взлетело на воздух ещё 4 моста. Сарнский железнодорожный узел перестал действовать.
14 марта 1943 года таким же образом был выведен из строя Коростеньский железнодорожный узел. Захват и подрыв моста через реку Тетерев был произведён дерзким налётом небольшой группы Андрея Цымбала.
22 марта 1943 года в одном из боёв Цымбал был тяжело ранен в ногу. Прежде чем улететь в госпиталь, Цымбал получил расписку у командования, чтобы его вернули после излечения обратно в соединение. Пока он лежал в госпитале, партизанское соединение совершило тяжелейший Карпатский рейд, в котором потеряло комиссара С.В.Руднева и много других бойцов. Командир соединения С.А.Ковпак был ранен.
Новым командиром соединения был назначен П.П.Вершигора («Борода»), который привёз из Москвы оружие, боеприпасы и вылечившихся партизан, в том числе и Андрея Цымбала.
1 января 1944 года «Борода» назначил Цымбала комиссаром 5-го батальона Олевского партизанского отряда. 5 января 1944 года при захвате 500 лошадей в городе Столин для нового партизанского рейда Цымбал был вторично ранен, теперь уже в руку, но на «Большую землю» лететь отказался.
Через 2 недели А.Цымбал был назначен комиссаром 3-го батальона, где командиром был П.Брайко. После реорганизации соединения в партизанскую дивизию А.Цымбал был назначен командиром 6-го батальона 3-го партизанского полка.
Вместе с дивизией П.П.Вершигоры 6-й батальон старшего лейтенанта А.К.Цымбала участвовал во всех рейдах, закончившихся на территории Польши. Он с честью доказал неофициальное партизанское звание – «мастер ближнего боя».
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 2 мая 1945 года за образцовое выполнение заданий командования в борьбе против немецко-фашистских захватчиков в тылу противника и проявленные при этом отвагу и геройство Цымбалу Андрею Калиновичу присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» (№7495).
В 1945 году А.К.Цымбал демобилизовался. Член КПСС с 1956 года. Работал председателем колхоза в Серединобудском районе Сумской области. Затем вернулся на родину, работал в колхозе. Жил в городе Светловодск. Умер 23 марта 2006 года. Похоронен в Светловодске.
Полковник. Награждён 2 орденами Ленина, орденом Красного Знамени, 2 орденами Отечественной войны 1-й степени, медалями.
В Спадщанском лесу под городом Путивль (Сумская область) на аллее Героев установлен бюст А.К.Цымбала. В городе Светловодск на доме, в котором жил Герой, установлена мемориальная доска.
----------------------------------------
Одна война... две судьбы, два образа поведения на одной и то же войне и два различных к ней отношения...